О ФАНТАСТИЧЕСКОМ ДОПУЩЕНИИ И ПРОЧИХ СТРАШНЫХ ВЕЩАХ

Еще одна совместная статья Ярослава Верова (в миру Глеб Гусаков, наш главный редактор и основатель издательства) и Игоря Минакова из издательства Эксмо.

А вот не хочется!

Для нас фантастика — это, прежде всего, художественный приём, применяемый для того, чтобы поговорить о вещах совсем нефантастических — о судьбах, о людях, о горе, о ненависти, о добре, о счастье, в конце концов. Об истории. О власти. О смерти. Наша любимая фантастика — это всегда реальный мир, отягощённый Чудом. Из этого и исходите*.

Из офф-лайн интервью

Б.Н. Стругацкого

А вот не хочется.

И не потому, что классик отечественной фантастики не прав, а потому что определение его чем-то сродни тяжёлой металлической крышке на выходе из подземелья. Она – единственное препятствие на пути к огромному, изумительно прекрасному миру, полному простора, неба и звёзд, перемигивающихся в качающейся под ветром листве, но поднимать эту крышку запрещено.

Да, законы литературы непреложны. И один из них гласит: не следует слишком отрываться от реальности, если вы хотите соблюсти минимальную достоверность и убедить читателя, что всё описанное вами правда! Но кто сказал, что реальность — это только тусклый, слякотный день за окном, беспросветные будни? Ведь океанские глубины, скрывающие неизведанное — это тоже реальность! А глубины Космоса, беспредельность которого далеко не метафора? Неужто, наша суетная, полная лишений и разочарований кратковременная жизнь реальнее медлительной и величавой жизни галактик?

Тогда почему нужно отказываться от фантастики, стремящейся постичь эту жизнь? Почему нужно сосредоточиться лишь на том, что происходит здесь и сейчас? Почему, в конце концов, наши коллеги — англо-американские писатели-фантасты не боятся оторваться от повседневности, пренебречь достижимым, ради непостижимого? Скажете, живут они лучше нашего, вот и бесятся с жиру? А может быть, потому они лучше и живут, что не боятся?

Несколько поколений отечественных фантастов с мазохистским наслаждением препарировали нашу утлую действительность, а зарубежные фантасты в это время терраформировали планеты и конструировали социумы страшно далёкого будущего. Было бы несправедливо утверждать, что в российской фантастике не пытались проникнуть дальше сегодняшнего дня, но чаще всего это делалось по принципу: будущее — это улучшенная или ухудшенная (что чаще) версия настоящего. Речь идёт о действительно серьёзных произведениях, а не о многочисленных фантбоевиках, авторы которых, кстати, гораздо быстрее улавливают тенденции своим «повышенным чутьём художника».

Неужели серьёзным писателям-фантастам стали не интересны темы взаимоотношения человека и Вселенной во всех её многообразных проявлениях? Неужели, в отечественной научной фантастике нет новых талантов? Неужели никому из литературной молодёжи не хочется помериться силами с классиками НФ на их же территории? А может быть она — молодёжь — просто плохо представляет, что такое Научная Фантастика и как она делается? Примем этот вопрос в качестве рабочей гипотезы и поговорим о столь серьёзной составляющей любого НФ-произведения, каким является ФАНТАСТИЧЕСКОЕ ДОПУЩЕНИЕ.

Что за зверь такой?

Квалифицированные любители фантастики — а говорить мы будем именно о них, а не о потребителях пресловутых боевиков и многотомных эпопей о приключениях юной ведьмы — тоже не слишком-то разделяют мнение мэтра. Читают и зачитываются Дэном Симмонсом, Вернором Винжем, Грэгом Иганом, Йеном Макдональдом и Нилом Стивенсоном, — авторами сложнейших произведений, отнюдь не ограничивающих себя показом миров, отягощённых лишь «элементом чуда». Да что далеко ходить! Поверхностный взгляд на переиздания или отзывы в электронных библиотеках показывает, что вполне востребован даже такой паладин советской НФ, как Иван Антонович Ефремов*, причём востребован молодым и даже совсем юным читателем.

По-видимому, фантастика всё же некий особый вид словесности, к которому обычные критерии литературоведения не слишком-то применимы.

Попробуем это показать.

Нас давно удивляло, что истовые поклонники жанра (фэны) упорно именуют фантастическое допущение (ФД) «идеей». Что за ересь, ведь идея произведения — совсем иное! Но и это не всё. За оригинальное фантдопущение (или неожиданную «подачу» известного) поклонник жанра готов простить автору многое: и слабый язык, и вяловатый сюжет, и невразумительных персонажей. «Да, — говорит он, — всё так, и сюжет не ахти, и язык дубоват, и вообще… ЗАТО КАКИЕ У НЕГО ИДЕИ!!»

Отметим для себя это множественное число — «идеи», означающее, что фантдопущений в тексте может быть несколько и, забегая вперёд, — что они могут образовывать определённую иерархию. И двинемся дальше. Ведь и это ещё не всё! Любитель фантастики особо ценит такие тексты, где фантдопущение показывается не в лоб, и не сразу, где порой лишь на последних страницах выясняется, что «нэ так всё было». И не слишком привечает тексты, где автор сразу раскрывает карты.

Нет, без углублённого изучения этого зверя нам не обойтись. И лучше — на примерах.

Вот знаменитая тетралогия Симмонса «Гиперион». ФД этого текста формулируется следующим образом. Человечество по мере своей эволюции восходит (по Пьеру Тейяру де Шардену) к точке «Омега» — Богочеловечеству. Однако туда же эволюционирует и созданный людьми техноразум. Но «герой должен быть один»: в далёком будущем Технобог начинает непримиримую войну на уничтожение. Цель войны — произвести такие изменения в прошлом, чтобы возникновение Омеги людей стало невозможным. Сложно, не так ли? «Литературная» же идея как раз проста: техноразум обречён на поражение, но не потому, что слабее интеллектом (возможно, как раз — сильнее), но потому, что у людей есть такие качества как способность любить, страдать и сопереживать, а у машины — нет.

Фантдопущение «Гипериона» является мирообразующим: без него мир, созданный фантастом неосуществим. Оно является и сюжетообразующим: при его изъятии большинство сюжетных коллизий просто невозможны. Но самое интересное даже не это.

Способен ли читатель «расшифровать» ФД по прочтении первого тома? Ни в малейшей степени. Второго? Кое-какие намёки даны, но их мало. Пасьянс складывается лишь в заключительной, четвёртой книге. Там же и раскрываются «ложные ходы» (например, Земля оказывается не уничтоженной техноразумом, но спасённой Человекобогом). Отсюда следует важнейший вывод: ФД обладает сюжетной самостоятельностью. То есть, это не только «шампур», на который нанизаны, как шашлык, мир, сюжет и пр., но — само по себе сюжет, со своей логикой развития, с интригой и постепенным раскрытием перед читателем. То есть, ФД  имеет самостоятельную художественную ценность. При этом сама идея романа — в обычном смысле — также не может быть реализована вне данного фантдопущения.

Повторим ещё раз:

1. ФД образует фантастический мир.

2. ФД структурирует сюжет.

3. ФД  несёт важнейшую художественную нагрузку: на нём покоятся две части знаменитой «триады» — тайна и чудо (а достоверность, казалось бы, уже дело мастерства писателя; но и здесь, как выяснится позже, без ФД никуда).

4. Изъятие ФД из текста либо делает самоё существование данного текста невозможным, либо, в некоторых случаях, о которых чуть ниже — выводит текст из области фантастики.

Таким образом, именно наличие/отсутствие ФД является тем водоразделом, который отделяет фантастику от «просто» литературы, но использующей «элементы необычайного». И то сказать, ну не относят поклонники жанра к фантастике  ни гоголевский «Нос», ни «Приключения Пиноккио». И в этом с ними, как ни странно, солидарны литературоведы.

Ещё пример, «из наших». В блестящей повести Любови и Евгения Лукиных «Сталь разящая» главное ФД (пресловутая разящая сталь) долгое время оказывается тайной не только и не столько для читателя (проницательный читатель всё-таки может догадаться, в чём там дело), но и для главного героя. Поведение ГГ полностью обусловлено этим незнанием, а в дальнейшем — когда тайна раскрыта — наоборот, знанием. И на этом вот: незнании, а затем знании, и построен главный конфликт. Исчезновение из текста ФД уничтожает всё: и сюжет, и интригу, и этическую проблематику. Вернее, проблематику ещё можно как-то реализовать в реалистических декорациях, но в том-то и фокус, что это будет уже не фантастика.

 Теперь пример неочевидный, из области сатирической (юмористической) фантастики.

В цикле Генри Каттнера о Хогбенах полноценное фантастическое допущение имеется: Хогбены — мутанты, выходцы из Атлантиды, погибшей в результате игр с радиоактивными элементами. Причём, в лучших традициях жанра, читатель узнаёт об этом далеко не из первой же новеллы. Казалось бы, здесь-то наш мысленный эксперимент уж точно будет успешен: вырежем ФД из текста, пусть Хогбены будут вот такие — без всяких объяснений, от фонаря. Ну, чудо оно чудо и есть, и всё тут. И никуда сатирический запал, гротеск и юмор не исчезнут. Не так ли?

Верно, не исчезнут. Да только фокус в том, что текст сей ни малейшего отношения к фантастике уже иметь не будет! И поклонник жанра разочарованно вздохнёт, откладывая книжку: «Ну вот, прикольно, конечно, но снова какая-то сказочка». Ибо фэн — это человек, который не утратил способности удивляться — в хорошем смысле этого слова, — сколько б ему ни было лет. «Удиви меня!», — словно говорит он фантасту. И уж если тот не удивляет… Каттнер, вероятно, понимал это вполне отчётливо.

Кстати, замена НФ-допущения магическим не выведет цикл о Хогбенах за рамки фантастики, но переведёт в другую её «отрасль» — фэнтези. Фокус в том, что это тоже должно быть полноценное ФД. А не просто «чудо», взятое с потолка.

И — доказательство «от противного». Многие авторы пресловутой «четвёртой волны», вняв Борису Натановичу, стали писать Большую Литературу, при этом желая оставаться фантастами. Это привело к неожиданным следствиям. Итак, пример неправильного использования фантастического допущения. Вячеслав Рыбаков, «Гравилёт Цесаревич».

В своё время нас сильно удивил финал этого в других отношениях замечательного романа. Не будем пересказывать содержание книги, мы обращаемся к тем, кто фантастику знает и любит, а значит, роман читал. Итак, было что-то обидное, даже — недостойное, в том, что вся проблема свелась к творению «нехорошего парня, сумасшедшего профессора» Хаусхофера. И ведь действительно, за каким лядом понадобился этот котел с микро-Землей? Только чтобы показать контраст между двумя реальностями? Так это можно было сделать и по другому…

А всё дело в фантдопущении. Потому что ФД:

а) должно быть логически непротиворечивым;

б) не должно быть избыточным по отношению к тексту.

Логический прокол у Рыбакова (не мы первые, кстати, его обнаружили) — внесённые Хаусхофером в «котёл» семена ненависти. Вопрос: а что, раньше в истории нашей Земли ненависти было меньше? Отнюдь. Да, не было именно мировых войн, но мировые войны, очевидно, результат соответствующего развития производительных сил, а не чьего-то волюнтаризма.

Избыточность: вполне хватило бы идеи существования мира не параллельного, а охватывающего наш, но это — естественный порядок вещей, так Мироздание устроило, а не сумасшедший профессор. И что души людей обоих миров связаны — тоже закон природы. Иначе выходит, что главное назначение этого котла — изящное объяснение феномена летающих тарелок. Так ведь и это объяснение возможно в рамках «естественнонаучного» подхода, а не волюнтаристского. Ну открыл кто-то существование нашего мира, ну придумал прибор для наблюдения. Ведь гораздо интереснее же могло выйти! Вот вам и третья часть «триады», достоверность, вылезла. Именно в связи с фантдопущением.

Произошло так потому, что Рыбаков писал Литературу, желая при этом играть на поле Фантастики. А раз фантастика, то нужно ФД, своего рода «обязаловка», а что из пальца высосано — так то не беда. Просто «четвёртая волна» в то время ещё не окончательно избавилась от «тяжкого наследия» НФ.  Позже этот «недостаток» был благополучно ими преодолён…

Последний пример — мимикрия под фантастику. Сюда, скажем, относится, при всех его художественных достоинствах, роман Д. Быкова «Эвакуатор». Почему мимикрия? Да всё потому же: в тексте отсутствует ФД.  Ибо «космическое путешествие» героев оказывается ими же сочинённым. А «террористический» антураж относится к допущениям не фантастическим, но футурологическим, ибо представляет собой примитивную экстраполяцию в недалёкое будущее существовавших на момент создания текста тенденций. Нет ФД — нет и фантастики. Ох, не зря фэны прямо-таки презирают произведения, проходящие по разряду «а герою всё это приснилось»!

Допустим, ты — писатель двухголовый…

Дотошному читателю может показаться, что мы повторяем положения известной статьи (изначально — доклада) Генри Лайон Олди «Допустим, ты — пришелец жукоглазый». Это не так. Олди совершенно верно указывает, что именно ФД и делает фантастику — фантастикой. Однако, по нашему мнению, начав за здравие, он заканчивает за упокой, а именно: вслед за многими повторяет, что ФД — это лишь «специфический литературный приём». Мы же хотим показать, что ФД — неотъемлемая, имманентная часть  фантастического произведения, такая же, как «сюжет», «хронотоп», «персонажи». Кто-то скажет — словесная эквилибристика, на самом деле — принципиальный момент. Никому ведь не придёт в голову назвать наличие в романе сюжета (или наличие в нём персонажей) — специфическим литературным приёмом. А ведь ФД само по себе может работать и главным героем, и фабулой («Гиперион») и даже сюжетом! Подробному разбору статьи здесь не место, отметим лишь, что, увлекшись классификаторством, Олди предлагает «горизонтальную» сортировку фантдопущений.

А значит, самое время поговорить о «вертикальной» классификации и структуре ФД.

Итак, есть ФД научно-фантастические, а есть — фэнтезийные. Различие между ними не слишком существенно. Здесь важно уяснить различие в психологической доминанте читателя НФ и читателя фэнтези (он, кстати, может быть одним и тем же субъектом). Приступая к НФ, читатель знает, что описываемое в книге — не существует, но он предполагает, что такое в принципе существовать может/могло бы. Читатель фэнтези заранее знает, что перед ним — сказка (а сказка, как гласит пословица, — ложь), как бы ему, эскаписту, ни хотелось, чтобы описываемый мир существовал. Конечно, есть отдельные индивиды, всерьёз верящие в существование «где-то там» толкиновского Средиземья, но мы всё же не о патологиях…

Сравнение фэнтези и НФ не входит в задачи данной статьи, а вот сравнение ФД — входит. Фэнтезийные допущения гораздо менее разнообразны, чем НФ-шные, и сводятся к главному: существует мир (в параллельной вселенной, на другой планете, не важно, где именно), где есть место волшебству (магии). Или — на Земле действуют сверхъестественные силы («Ночной Дозор» Сергея Лукьяненко). Оригинальные фэнтези-допущения не часты и встречаются у выдающихся мастеров: Кольца Власти (Рональд Руэл Толкин), «магии можно обучать» (Урсула ле Гуин, Джоан Роулинг), но чаще всего все они позаимствованы из мифологии, народной сказки и прочего фольклора. Особняком стоит такое ФД: боги и сверхъестественные силы — продукт материализации людских представлений о них, своего рода эгрегоры. Выдающиеся произведения здесь «Американские боги» Нила Геймана и, пожалуй, антихристианский роман лауреата Нобелевской премии Жозе Сарамаго «Евангелие от Иисуса», чистая и незамутнённая по структуре фантдопущения, фэнтези.

Иное дело, что при большем разнообразии НФ-допущений вовсе не значит, что все они оригинальны. Существует достаточно объёмный банк НФ-допущений, активами которого пользуются все кому не лень. Приведём достаточно яркий пример — путешествия во времени. Придуманы они вовсе не Гербертом Уэллсом. В прошлое проникали герои бессмертной поэмы Вольфганга Гёте «Фауст». Рип ван Винкль, герой одноимённой новеллы Вашингтона Ирвинга проспал на лужайке фей двадцать лет и таким образом перенёсся в будущее. Путешествие во времени было описано и в романе русского писателя Александра Вельтмана «Александр Филиппович Македонский. Предки Калимероса» ещё в 1836 году! Заслуга Уэллса в том, что он впервые рационально обосновал такое путешествие и придумал сам термин «The Time Machine». Посему именно английского классика фантастики следует считать первооткрывателем НФ-допущения, которое можно сформулировать следующим образом: при определенных условиях возможно создание машины для перемещения во времени. После Уэллса и сама машина и возможность путешествия в прошлое или в будущее перестали быть оригинальными ФД, а стали расхожими литературными приёмами. Запомним это превращение ФД в литературный приём, мы к нему ещё вернёмся.

Итак, мы установили главную закономерность. Сделанное впервые, ФД может быть использовано многократно и породить новые фантдопущения. Например, в своём знаменитом рассказе «И грянул гром» Рэй Брэдбери воспользовался любезно предоставленным мистером Уэллсом ФД, чтобы ввести в литературный обиход своё собственное — он допустил, что при малейшем вмешательстве в прошлое, может измениться весь ход мировой истории. Этот процесс получил в НФ специальный термин «хроноклазм». Фантдопущение возможности хроноклазма, то есть катастрофы, вызванной вмешательством человека в прошлое, быстро завоевало умы писателей, они даже разделились на две почти научные школы. Представители одной полностью согласны с Брэдбери, их оппоненты считают, что раздави в юрском периоде или в любом другом хоть миллион бабочек, ничего страшного не произойдёт, ибо эволюция и история слишком неповоротливы.

Как видно из вышесказанного, свежее ФД не просто ловкая писательская выдумка, призванная разнообразить арсенал литературных приёмов и превратить традиционное приключенческое повествование в нечто гораздо более интеллектуальное. Степень взаимосвязанности ФД с фантастическим произведением настолько велика, что существуют НФ-рассказы, где почти ничего, кроме фантдопущения и нет! Возьмем, к примеру, рассказ уже упомянутого Рэя Брэдбери «Дракон». Он, по сути, полностью состоит из одного только допущения, что из-за непостижимого смещения пространственно-временных потоков (опять хроноклазм!) средневековые рыцари, отправляясь воевать с драконом, гибнут при столкновении… с паровозом! И больше ничего, но вряд ли у кого повернётся язык сказать, что этот рассказ не достоин войти в анналы мировой научно-фантастической литературы.

Но далеко не все фантастические произведения состоят лишь из одного-единственного ФД. Существует немало таких, которые построены из целой системы фантастических допущений, особенно это касается фантастических романов. За примером опять же обратимся к классике НФ. Роман Станислава Лема «Солярис» получил заслуженную известность не только среди любителей фантастики, но и киноманов, благодаря прежде всего двум экранизациям — фильмам Тарковского и Содерберга. В основе романа и обеих киноверсий лежит одно и тоже ФД: где-то в далёком Космосе существует Солярис — планетарный океан-мозг. Это основное или базовое допущение, сделанное Лемом. Учёные, изучающие Солярис, столкнулись с рядом поразительных феноменов, которые они сочли проявлением разумной деятельности океана-мозга. Во-первых, Солярис* обладала способностью произвольно менять свою орбиту**; во-вторых, создавать из собственного вещества различные образования — мимоиды, симметриады, позвоночники и т.д.; в-третьих, к персоналу научно-исследовательской станции стали «приходить гости» — нейтринные копии давно умерших близких.

Эти феномены в системе ФД романа являются производными от базового фантдопущения, так как отдельно они существовать не могут. Помимо базового и производных в «Солярис» можно обнаружить и ФД вспомогательные, среди которых стоит назвать соляристику — фантастическую науку, занимающуюся изучением Солярис, станцию «Солярис», которая дрейфует на антигравиторах в атмосфере планеты, да и сам факт освоения космического пространства, что к моменту выхода романа в 1961 году было ещё достаточно свежим, хотя уже далеко не оригинальным допущением. Всё остальное, чем автор романа и создатели экранизаций уснастили свои произведения, относится к внешнему антуражу и набору разнообразных выразительных средств, без которых невозможно полноценное произведение искусства. Но представим себе на минутку, что и писатель и оба режиссёра решили обойтись без вышеозначенной системы фантдопущений? Им бы просто не о чем было писать и снимать!*

Теперь нужно разобраться с очень важной проблемой, почему речь идёт именно о системе ФД, а не, скажем, о простом их наборе? С какой стати, мы считаем мимоидов и «гостей» в «Солярисе» производными от базового фантдопущения, а «соляристику» со станцией лишь вспомогательными? Да потому что по сути своей оригинальное ФД — это всегда новинка, т.е., то, чего не существует ни в природе, ни в цивилизации, ни в культуре. По крайней мере, не существовало до того момента, пока кто-то такого фантдопущения не сделал. А если мы — читатели — вслед за автором допустили существование Солярис, следовательно, допускаем и существование производных от него явлений. Тогда как допущение особой науки «соляристики», как это ни странно, не связано напрямую с Солярис. История человечества знает немало примеров возникновения паранаучных дисциплин, никак не связанных с реально существующими феноменами. Взять, хотя бы, астрологию, да простят нас поклонники оной.

Вспомогательное же допущение «антигравитационная подушка станции», при всей его простоте, очень важно для сюжета: в самом деле, как быть, если на поверхность Солярис станцию опустить нельзя, а на высокой орбите станет невозможным ни исследование Океана, ни контакт?

И наконец, мы подошли к одному, весьма щекотливому вопросу, который прежде задевали лишь по касательной: чем собственно отличается фантастическое допущение от фантастики как литературного приёма и не является ли первое лишь производным от второго? Вспомним случай с уэллсовской машиной времени. В 1895 году, когда машины были в основном паровыми, реже бензиновыми и электрическими, допущение возможности машины, способной перемещаться в четвёртом измерении было отчаянно смелым и безукоризненно свежим. Но вот машину времени фантасты использовали в другой раз, и в третий, и в четвёртый, и… пошло-поехало. Свежесть сие ФД утратило очень быстро, иными словами, оно перестало быть базовым, сюжетообразующим допущением, переместившись где в производные, а где и во вспомогательные. А потом и вовсе утратило значение фантдопущения, превратившись в расхожий литературный приём.**

Хорошим примером такому превращению может послужить замечательная повесть Кира Булычёва «Похищение чародея». Есть ли нам дело, какую именно модель МВ использовали пришельцы из будущего, дабы попасть сначала в XX, а затем XIII века? Никакого! Нам гораздо интереснее знать, что эти пришельцы собираются там делать. Правда, для того, чтобы столкнуть сразу три исторических эпохи, Булычёв сделал своё ФД о невозможности перемещения сразу на четырнадцать столетий назад без промежуточной станции, но не берёмся судить об оригинальности и этого допущения. Не исключено, что это так называемый «рояль в кустах».

Другой пример, придуманная братьями Стругацкими для их знаменитой повести «Понедельник начинается в субботу» машина для перемещения в описываемое будущее — её уж никак нельзя считать полноценным фантдопущением, перед нами лишь прекрасно использованный в сатирических целях литературный приём.

Напоследок об ещё одном, специфическом типе ФД: ложное (отвлекающее) допущение. Его цель — временно дезориентировать читателя, пустить по ложному пути, дабы эффектнее раскрыть допущение основное. Наиболее яркий пример ложного ФД лежит в области кинематографа.

В кинотрилогии «Матрица» в первом фильме в ход идёт ложное ФД: основное предназначение людей, порабощённых машинами — выработка электроэнергии из их собственных тел. Однако, в третьей серии (и не ранее, вспомним снова тетралогию Симмонса!) выясняется, что основное предназначение людей (и Матрицы, и находящихся вне её бунтарей, и самого Избранного) — совсем иное. Предназначение — некое обогащение «духовного мира» управляющих Землёй машинных Суперинтеллектов, без людей невозможное.

В завершение этого раздела хочется напомнить его основные положения:

1. Главное отличие НФ-допущения от фэнтези-допущения основано на осознании читателем принципиальной невозможности реализации последнего в физической реальности.

2. ФД должно быть максимально оригинальным.

3. Фантастическое произведение может быть построено и на одном-двух ФД, и на целой системе их.

4. Система ФД состоит из базового, производных, вспомогательных и даже ложных допущений.

5. Многократное использование ФД превращает его в литературный приём, а то и в штамп, лишённый какой-либо художественной нагрузки.

Бойтесь «Данайцев», дары приносящих!

Надо сказать, что мы не видим ничего дурного в превращении ФД в общеупотребительный литературный приём. Фантдопущение не осетрина, тухлым оно становится далеко не во всех случаях. Если автор не поленился и придумал что-то своё, то позаимствованное из общего банка данных ФД не повредит его произведению. Как правило, современные фантастические произведения и представляют собой комбинацию оригинальных и не очень фантдопущений. Другое дело, когда автор не берёт на себя труд привнести свежести в собственное творение, в таком случае мы имеем дело с одним из бесчисленных литературных клонов, получивших наименование антуражной фантастики. Более того, избитость литературного приёма, давным-давно бывшего фантдопущением, приводит к тому, что произведение, определённое автором или издателем как фантастическое, вовсе не является таковым.

Пример «Эвакуатора» Дмитрия Быкова мы уже приводили. Не менее разителен пример романа популярнейшего писателя Бориса Акунина, названный скромно и без затей «Фантастикой». Попытаемся определить, какое же ФД сделал Акунин в этом произведении. Два главных героя, уцелевшие в ДТП, приобрели сверхспособности и на этом основан весь сюжет. Как говорится, идея свежая, несмотря на то, что оригинальная. Ещё один пример, роман Татьяны Толстой «Кысь», хотя и не названный фантастическим, но признанный таковым Фэндомом (в последние годы приобретшим достойную сожаления привычку тащить в дом, что попало). В основе «Кыси» лежит допущение, что после глобальной ядерной войны Москва погрузится в какое-то подобие позднего русского средневековья с присущим этому периоду патриархальным укладом, странным образом сочетающимся с реалиями позднесоветской действительности. Отчего так вышло и к чему всё пришло, читатель так и не узнаёт, ибо не об этом писано! А о чём? О Кыси, некой жуткой твари, терзающей сознание слабоумного главного героя? Так ведь и о Кыси мы ничего толком не узнаём, разве что, получив лишнее подтверждение избитой истины, что сон разума порождает чудовищ. Нет, дорогие господа-товарищи, «Кысь» — это типичное произведение-мимикрант. Как и романы вышеупомянутых Быкова энд Акунина. И главный критерий, позволяющий отделить этих агнцев Большой Литературы от козлищ Научной Фантастики всё тот же — непроговоренность либо штампованность фантдопущения, как сюжето- и мирообразующего фактора.

Неумение и нежелание «залётных гостей» выстраивать логически непротиворечивую систему фантдопущений в своих произведениях, лишь мимикрирующих под фантастику, понятно и простительно. В конце концов, не Быков с Акуниным призывали писателей-фантастов не отрываться от текущей социальной действительности. А что же писатели, для которых фантастика не постоялый двор на пути к вершинам литературной славы, а дом родной? Неужто они никогда не грешили против связности и внятности ФД? Увы, грешили и неоднократно.

«Гравилёт «Цесаревич» Вячеслава Рыбакова мы уже разбирали*. А теперь рассмотрим роман Евгения Лукина «Зона Справедливости». С одной стороны, существования некоего места, где бескомпромиссно осуществляется библейский принцип «око за око, зуб за зуб» — отличное фантдопущение. Можно даже обойтись без объяснения, каким образом такое место образовалось (хотя именно, рациональное объяснение чуда является одним из немаловажных отличий ФД от литературного приёма), но одно недопустимо в полноценном фантастическом произведении — недоговорённость! Зона справедливости появилась, рассказывает нам автор, она функционирует таким-то образом, она способна расширять свои владения.

Прелестно! Теперь, хотелось бы увидеть, что произойдёт, когда Зона сия расширится до пределов государства, континента, планеты и далее, но тут автор «прекращает дозволенные речи», оставляя читателю возможность самостоятельно вообразить все последствия. Казалось бы, что в этом дурного? Перед нами классический открытый финал, которым столь мастерски пользовались ещё Стругацкие. Однако проблема в том, что открытый финал — это только литературный приём, который без особого ущерба для произведения может быть заменён на финал «закрытый», где всем сёстрам роздано по серьгам, тогда как ФД — это «несущий элемент конструкции» произведения, и если он имеет конструктивные недостатки всё произведение под угрозой.

Сказав «А», автор просто обязан сказать и «Б», иначе вместо финала мы имеем тонкий многозначительный намёк на толстые обстоятельства. Ведь наверняка «Зона Справедливости» масштабов планеты — это не тоже самое, что «Зона Справедливости» масштабов подворотни. И вводя столь могучий фактор, т.е., практически доведённый до абсурда закон природы, автор в корне меняет не только социальную, но и всю реальность вообще. Увы, ничего этого мы в романе не обнаружим, потому что автор вводит не фантастическое, а уж скорее сатирическое допущение. Повторяем, ничего плохого в других видах допущений мы не видим, мы только не понимаем, причём тут фантастика?

Таких примеров замены ФД на любое другое в произведениях-мимикрантах можно привести ещё очень много. По всему этому видно, что мы имеем дело с некой разновидностью фантастической литературы, лишённой ФД. И такой фантастики у нас становится всё больше и больше. Проблему эту можно было бы считать чисто академической, если бы в подобную фантастику играли только такие мастера художественного слова, как Быков, Толстая, Рыбаков, Лукин и Хуснутдинов. Увы, их пример стал наукой многочисленному бранчу так называемых МТА, следом за мастерами с лёгкостью отказывающихся от поиска свежих фантдопущений, или хотя бы нетривиального конструирования системы из фантдопущений заимствованных. (Правда, нам неоднократно приходилось слышать, что молодым талантливым авторам старые писатели не указ, дескать, они такими стали сами по себе, но с этим нельзя согласиться хотя бы потому, что литературный процесс непрерывен и новые поколения писателей не возникают в вакууме, а растут на книгах предыдущих поколений.) А это означает, что фактический отказ от ФД в пользу, в лучшем случае другой разновидности допущения, а в худшем — затёртого штампа, превращает фантастику в массовое чтиво, лишённое видовых признаков и собственного уникального способа отражения действительности, или, как говаривали классики — в розовую водичку для страдающих половым бессилием.

            И следом — ещё об одной специфической особенности фантастического текста. Многие упрекают фантастику в недостатке психологизма, отсутствии тщательно выписанных тонких душевных движений персонажей и пр. Зададимся вопросом: а на пользу ли это фантастике? И как соотносится с ФД?

Научно-фантастические тексты безусловно талантливого писателя Андрея Хуснутдинова* переполнены психологизмом, тонкой прорисовкой этих самых душевных движений, причём прорисовкой мастерской. Тут и углублённая рефлексия, и смещение восприятия, когда персонаж то ли бредит, то ли спит — целая обойма литературных приёмов. При том, что ФД «Данайцев» — пилотируемый полёт на Юпитер — оригинальностью не блещет. И что же? А то, что любители НФ не то что за научную, вообще за фантастику этот роман не признали! А любители мэйнстрима, соответственно, — в упор не заметили. Зато, как только автор написал мистический триллер «Столовую Гору», не слишком отягощённый сложными личными взаимоотношениями персонажей — и книга вышла на загляденье, и заметили её все.

Нет, никто не говорит, что персонаж в фантастическом романе должен быть вырублен топором из бревна, недостоверен, поступки его ничем не мотивированы и пр. Некий минимум должен быть соблюдён. Но. В противостоянии «оригинальное ФД или страсти по Достоевскому» любитель фантастики, не колеблясь, выберет первое.

Из этого и исходите.  

---

* Выделено нами.

* В отличие от современных фантастов, классик чётко разделял свои произведения на научно-фантастические и те, в которых использованы лишь отдельные элементы фантастики. Не случайно знаменитому «Лезвию бритвы» он дал подзаголовок «Роман приключений», а не «Научно-фантастический роман».

* У Лема «Солярис» женского рода, нам это представляется не случайным, поэтому мы будем использовать именно такое написание.

** Совсем недавно астрономы открыли гигантскую планету, возраст которой сопоставим с возрастом Вселенной. Каким образом эта планета умудрилась пережить многие звёзды и галактики, учёные объяснить пока не могут. Может быть, и она умеет произвольно менять орбиту, как планета Солярис?

* Кстати, авторская идея в этом романе заключается не в существовании гипотетической планеты Солярис, а в предположении, что рано или поздно человечество столкнётся с чем-то, что не в силах будет познать!

** Нам могут возразить, что главное допущение в «Машине Времени» — элои и морлоки, и прочая «социальщина», но это не так, тогда и зрелище умирающей Земли нужно пристегнуть туда же, а два базовых ФД в одном романе быть не может!

* Между тем, первый роман В. Рыбакова «Очаг на башне» представляется нам практически безупречной НФ. «Биоспектралистика» — придуманная автором наука — скрепляет собой всё произведение, превращая бытовую драму главного героя в высокую трагедию творца, столкнувшегося с безнравственным использованием своего творения.

* Речь идёт не только об изданных «Данайцах»; с рядом текстов А. Хуснутдинова авторы статьи имели возможность ознакомиться в рукописях.